Бой вышел славный, хоть и только разминки ради схлестнулись они на мечах с Ульвом. Сыну конуга еще тяжеловато было долгой битвой себя утомлять – всего три дня прошло с той поры, как он поднялся с ложа болезни. Но силы возвращались день ото дня и получасовая потешная борьба пока не заставляла желать отдыха, разве что дух перевести.
Убирая меч в ножны, Ингер обернулся, почуяв чей-то взгляд – синий взгляд, потому как мелькнувшая мимо дочь лекарки вроде как и не смотрела в его сторону вовсе, но пребывание в лесу так обострило все чувства Хальварда, что обмануться он не мог. Но тут уж попрекнуть девицу было не в чем – она его выхаживала, вполне имела право наблюдать, хорошо ли работу свою сделала. Воин отвел глаза – мало ли еще хворых в округе, пусть дочь Хельг спокойно идет им в помощь, а у него своя забота: дружинники в честь его возвращения из лесу да к жизни решили посвятить Богам пару чаш, устроив небольшой пир. К тому же, части дружины через пару дней предстояло отправляться в дальний край Сваль-Ардена на смену тем, кто охранял рубеж их земель от вторжения чужаков.   

К вечеру в длинном доме собралось порядка двадцати-тридцати мужчин во главе с конунгом Олафом. Отец Ингера, чуть подернутый сединой властитель, выглядел моложе своих на шестом десятке лет – юные служаночки часто, заглядываясь на него, плескали вино мимо кубков, вызывая смешки воинов. От Олафа веяло силой, обволакивавшей человека, притягивавшей взоры – теплой, защитной, заставлявшей верить в непоколебимость его  права на место правителя. Иногда рядом с ним Ингер снова чувствовал себя щенком с едва прорезавшимися зубами – тяжелый мягкий взгляд отца, казалось, в случае чего, мог продавить грудную клетку, настолько весомо ощущался. Наследник сидел по правую руку от конунга, рассеянно прислушиваясь к выкрикам-тостам дружинников – ему больше и думать не следовало об отшельничестве. Горевание, да хождение по лесам закончились: отец собирался на долгую охоту с несколькими людьми, а ему следовало пребывать здесь. Дядя Корвус с удовольствием бы заменил конунга, но Олаф верно считал, что старшего сына давно следует приучать к делу правления, вводить основательно в суть политических переплетений с соседями. Одно дело доверять ему дружину, а другое – родовые земли. И жену новую он поэтому Ингеру присмотрел – не просто из местного знатного рода, а из центральных земель Лимфьорда, не столько сватая девицу, сколько союзника в лице Торна Бьернштада.

Огонь в кухоньке, отделенной невысокой стенкой от общей комнаты, разгорелся так весело, что туша убиенного на  недавней охоте кабана, сочилась мясным соком, расточая запах готовой пищи. Воины все выше поднимали чаши, не забывая плескать через край во славу Богов. Ингер, набравшись жара от огня и вина, скинул на руки слуге теплую накидку и расстегнул ворот рубахи, отмыкая заколку серебряной фибулы. От неосторожного движения острый конец иглы впился в палец, прокалывая кожу до крови и молодой Хальвард поморщился, вскидывая глаза – опять она!

Словно два меча пересеклись, зазвенев – одновременно: взгляды сына конунга с темноволосой лекаркой и струны гуслей скальда. Хотя со стороны и не заметил никто: кто пил так, что вино лилось прямо на рубаху, кто сказание слушал, кто уже зарок клал на спор, кто щипал крутобедрую служанку, притащившую огромное блюдо мяса. Только Ингер хотел взгляд отвести – «ох, девка, вздумалось же тебе здороваться, теперь не сделаешь вида, что случайно не заметил», как обзор перекрыла ему высокая статная красавица – вдова одного из воинов его дружины. Герда была хороша как вскормленная зелеными лугами молодая лань, полная нерастраченных сил. Ради ее глубоких темных глаз не один воин был готов пройти огонь и воду, чтобы добиться их взгляда. Но прямой стан и голова вдовушки не склонялись ни перед кем в поклоне лишний раз – она была из могучего рода, который раньше мог даже помериться силами с родом Хальвардов. Так что, ни знатности, ни богатства ей было не занимать и выбирать Герда Фридриксон могла супруга или любовника себе по душе, а не по необходимости. Ингеру его отец не раз намекал, что до поры пока тот еще дождется свадебного пира с сестрой Тора Бьернштада, может присмотреть женщину в официальные сожительницы – даже если бастарды появятся, то по стати и родовитости они не посрамят своих родителей.
И на громком пиру, когда хмель кружил умы, не грех было воспользоваться вызовом, светившимся в глазах Герды. Поманила бы возможность узнать сладость губ, упругость груди, если б не повеяло запахом трав, которым отдавал передник юной лекарки, не прокрался сквозь гул и смех веселья ее голос, привычно вытаскивавший Ингера во время болезни из бессознательной тьмы. Боги, словно развлекаясь, ставили перед ним выбор – золотая чаша, полная вкусом дорого, но уже пробованного меда, или неброский кубок с редким напитком. Красавица Фридриксон, будто почуяв неведомую опасность в лице дочки лекарки, которую, если и не замечала раньше, то обращала не больше внимания, чем на дворовую собачонку, полыхнула на ту из-под смоли ресниц недобро. Но сын конунга, не поскупившись, улыбнулся Уне, пока ничего не решая этим – со стороны не понять: думает ли о ней больше, чем о бабочке на цветке и просто рад видеть, или рассматривает законной добычей.
- Присаживайся, Герда! – тяжелой медовой сладостью прошелся по дому раскат голоса конунга, заметившего красавицу, привлекая к себе ее внимание и давая сыну возможность подступиться к лекарке.
- И тебе – сил и терпения, Уна. Труд у тебя не легкий, но ты под ним не гнешься. – Ингер, освобожденный от пут взгляда Фридриксон, подвинулся на скамье, давая место девице Эльдьярн рядом с собой. Запах трав был совсем рядом, возмущая обоняние вольной смесью нот разных ароматов. Воины, сидевшие за столом, тоже оказывались не в одиночестве – девицы, кто посмелей, пробирались в залу и успевали пленить их одного за другим. Скальд рубил воздух стихами, как мечом, складывая строки баллады о подвигах предков, а мужчины, стуком кубков по столешнице и ободряющими криками подхватывали наиболее яркие сравнения и эпитеты, вторя ему.
- Пришла проверить, достаточно ли у меня сил для пира? – чтобы перекрыть пиршественный шум, Ингер наклонился ближе к лекарке. Во время болезни он часто сжимал ее руку, притягивая в бреду к себе, но не видя. Сейчас, впервые осознанно рассматривая девицу, сын конунга примечал новое – так было хорошо сочетание излета юности с началом молодости. Стати нарастут, укрепятся в ее теле, разовьется вскоре женская мудрость, помогающая в науке полонения мужских сердец. А пока глаза говорили одно, тело – другое, а в уме было третье, и Ингер вдруг искусился на соблазн попробовать все это. Может, хмель тому виной, может, затаенная в девушке нерешительность, высветившаяся на фоне самоуверенности Герды, как огонек на дальнем утесе. Он еще не рядом, но уже греет одним своим существованием.
И не заметил Ингер, как Фридриксон, вдруг оказавшаяся не у дел, полоснула по ним двоим резким взглядом, смыкая губы в узкую полосу.

Игрища охотника с добычей были Ингеру понятны и близки, но только не когда его этой добычей пытались выставить. Оплошала тут опытная хищница Герда, оплошала еще и в том, что при всех попыталась власть свою над мужчиной демонстрировать на младшем Хальварде. Место, где женщина при нем могла вольничать, ограничивалось его ложем. Да и то не всякой это было позволено. А уж при воинах пытаться, как щенка, дразнить одного из Хальвардов – занятие не просто напрасное, но и опасное: если и могла на ком-то красавица Фридриксон свою власть применять, только не на сыне конунга. Года у него уже не те были, чтобы чары женские их застили желанием, пустая похоть никогда не одерживала над ним верха.

Накидку прихватил, крепким хватом сминая волчий мех шкуры, вымещая на нем недовольство, но голосом остался ровен – даже не повысил, чтобы пересилить скальда:
- Благодарю за заботу, почтенная Герда, - что бы там ни затеяла вдовушка, но потакать в ее противостоянии с юной лекаркой он не собирался. – Только подавать мне одежду – дело слуг, а ты, раз на пир пришла, отдыхай-веселись, сказаниями скальда слух ублажай. Но в одном правда твоя – поберечь мне себя для дела надо.
Вроде и не обидел, а вроде и место указал, не особо удосужившись прикрыть отказ флером любезности. Больше думал о том, чтобы увести подалее от разгорающегося очага раздора Уну. Она-то ничем не виновата, что амбиции и вожделения не дают красавице Фридриксон покоя. Поднялся, оперся ладонью о пошарканную, не раз скобленую ножами чистки ради столешницу, отложил опустевший винный рог, обращаясь взглядом к отцу. Тот понял, кивнул в ответ, позволяя уйти. Может и подумал о чем Олаф, глядя, как вторая ладонь сына покровительственно легла на плечо лекарской дочки, да виду не подал.

Слышал Ингер, что поговаривали будто вдова не прочь и отца его опутать сетями вожделения – вот пусть и поладят - Олаф благосклонен был к Фридриксон, а она из тех, кто на трон что повыше залезть не прочь, или сразу правителю и его сыну постель согреть могла. Но у Ингера была своя забота.
Дружинники, расступились, выпуская из помещения одного из Хальвардов – по обычаю каждый сам решал, когда на пир прийти, когда его покинуть. К тому же, уходил он не один, значит, природа позвала – дело молодое, на пирах свободные воины частенько себе подруг присматривали.

Выведя девицу Эльдьярн из пьяного марева общего дома, Ингер молча, будто у них все слажено и без слов, повел ее, так и не отпуская, разве что ладонью переместившись с плеча на талию. В голове вроде и нет никаких намеков на дальнейшее, а кровь вдруг от запахов трав заволновалась. Может, в бреду привык отзываться разумом и телом на них. Но лекарке ни к чему знать о смущении его разума – довел до ее дома в темноте, к двери сарая с сеном прислонил-приткнул будто давая опору на всякий случай.
- Незачем тебе там с дружинниками оставаться! -  сообщил зачем-то, ну мало ли вдруг не поняла, почему увел. Голову склонил, в лицо глядя, ловя взгляд в отсвете луны – поговаривали, что лекарская дочь еще и с духами общается, вроде как ведьмачит. Но в лукавом взгляде и раньше не замечал бесноватости, присущей лесным колдуньям, ни теперь не разглядел потусторонности. Правда и луна решила уйти за тучку, словно не позволяя проникать в тайны девичьих мыслей. Разглядел только губы припухлые, но от них лишь сильней шарахнулся, теряя с плеч приткнутый перед выходом из длинного дома меховой плащ. Тихо ругнулся, но поднимать не стал. – Иди…

А сам остался стоять перед ней, как стоял – видел бы себя, у самого глаза шальными стали не хуже чем у ведьмака.

Отредактировано Ингер Хальвард (2014-07-02 06:23:08)